На одну речь, в которой он, обращаясь к солдатам, перечислял их тяготы, «солдаты отвечали шумными заявлениями; одни показывали рубцы на теле от ударов, другие — свои седые волосы, многие выставляли напоказ рваную одежду, едва прикрывавшую тело. В конце концов они пришли в такое исступление, что потребовали соединения всех трех легионов в один; этому помешала лишь их взаимная зависть и соперничество, так как каждый легион требовал преимущества для себя: дело решилось тем, что поместили рядом трех орлов всех трех легионов и значки отдельных когорт; натаскав дерну, солдаты сооружают возвышение, чтобы стоящие на нем значки были виднее. Во время этой работы прибежал Блез и, произнося угрозы, удерживая то одного, то другого, кричал: «Лучше уж обагрите руки в моей крови; убийство легата — преступление меньшее, чем измена императору. Либо я живой удержу свои легионы в повиновении долгу, либо своей смертью вызову в них скорое раскаяние».
Несмотря на это, солдаты продолжали таскать дерн и наваливали возвышение в половину человеческого роста, но, наконец, прекратили работу, уступая настойчивости своего начальника. Тогда Блез обратился к ним с красноречивым словом, говоря, что не путем восстания и волнений следует доводить до сведения императора о своих нуждах. .
. Зачем прибегать к насилию вопреки обычному повиновению, вопреки законной дисциплине? Пусть назначат они от себя депутатов и в присутствии его, Блеза, передадут свои поручения.
Все зашумели, требуя, чтобы депутатом отправился сын Блеза, военный трибун, чтобы он ходатайствовал о сокращении срока военной службы до шестнадцати лет; а об остальном можно будет сговориться, когда осуществлена будет эта первая просьба. С отъездом молодого человека установилось некоторое спокойствие.
Между тем несколько манипул, отправленных в Навпорт до начала восстания легионов, узнав о бунте в лагере, снимаются с места стоянки и грабят как сам Навпорт, так и соседние деревни. При этом солдаты осыпают насмешками и оскорблениями, а под конец и побоями, тех центурионов, которые вздумали было удерживать их. Больше всего сорвали они свой гнев на Ауфидии Руфе, начальнике лагеря; стащив его с повозки, они нагрузили его багажом и заставили идти впереди отряда, в насмешку спрашивая его, приятно ли ему нести такую огромную тяжесть, приятно ли совершать такой длинный путь. Делалось все это потому, что Руф, сам долгое время служивший простым рядовым, потом достигший звания центуриона и, наконец, начальника лагеря, восстанавливал во всей строгости древнюю дисциплину, как человек, состарившийся в труде и лишениях и тем более строгий, что сам когда-то перенес все это.
С приходом этих бунтовщиков в общий лагерь восстание снова поднимается, и солдаты, разойдясь по окрестностям, пускаются грабить. Для устрашения остальных Блез велит подвергнуть телес-.
до п.
э. до образования провинции (конец правления Августа), был наполнен эпизодами освободительной борьбы племен против Рима, среди которых восстание под руководством Вологеза, возможно, не было самым крупным. Восстановить весь ход борьбы при настоящем состоянии источников нам не представляется возможным. Однако один из этих эпизодов мы попытаемся восстановить, чтобы хотя отчасти заполнить белое пятно в истории Мёзии. Шестым годом н.э. кончается период завоеваний во внешней политике Августа: покоренные пароды восстали против Рима, вынужденного перейти к обороне. В западноевропейской литературе установилось мнение, что фракийские племена не принимали участия в панноискодалматинском восстании 6—9 гг. н. э.[127] Следует, однако, разобрать источники, могущие пролить свет на этот очень важный для нас вопрос, чтобы установить позицию как фракийских племен Мёзии, так и греческих городов западного побережья Понта в этом освободительном движении. Основными источниками по паннонско-далматипскому восстанию следует считать работы Веллея Патеркула и Диона Кассия[128]. Оба источника сообщают, что фракийские войска под руководством Рёметалка (куда бесспорно входили и контингенты войск из восточной Мёзии как территории, подвластной фракийскому царю) и мёзийские легионы под руководством Цецины ¦Севера принимали участие в борьбе с восставшими. Веллей Патеркул описывает один эпизод этой борьбы[129]. Дион Кассий дважды возвращается к описанию этих событий. В своей книге (LV, 29, 3) он рассказывает, что паннонское племя бревков под руководством Батона направилось в Сирмиум, чтобы захватить находящийся там римский гарнизон, но не смогло взять город, так как Цецииа Север быстро подошел к восставшим и в сражении у Дравы победил их. Вскоре же после этого Дион рассказывает (LV, 30,3), что другой Батон — предводитель далматинцев, после неудачного для него сражения с Валерием Мессалином отправился к Батону — руководителю племени бревков, соединился с ним и вел совместно борьбу против Рёметалка и Цецины Севера, оказывая им сильное сопротивление. После этого Цецина должен был уйти в Мёзию, на которую напали даки и савроматы. Некоторые исследователи усмотрели в этих двух эпизодах один и тот жерассказ. Однако разница очевидна: в первом эпизоде бревки выступают самостоятельно, во втором — совместно с далматинцами; там они борются против одного Цецины Севера, здесь — против Севера и Рёметалка; в первом эпизоде Цецина победил, во втором — нет[130]. Перед нами два различных эпизода борьбы. При сопоставлении их неизбежно напрашивается вывод, что римский полководец Цецина Север, руководя мёзийскими легионами, выступил против восставших паннонцев и далматинцев., но вскоре, несмотря на то, что он оказался победителем, вынужден был уйти с театра военных действий. Куда ушел Цецина? Исходя из того, что во втором эпизоде он появляется с востока вместе с Рёметалком, можно предполагать, что Север побывал на территории Фракийского царства. Поводом к его срочному уходу на этот раз не было вторжение даков и сарматов, как это случилось во втором эпизоде. Очевидно, Север должен был уйти во Фракию в связи с какими-то волнениями и смутами внутри страны, а не на дунайской границе. В этом отношении весьма знаменательна надгробная надпись Люция Плиния, солдата XX легиона, найденная в Мёзии[131]. XX легион сражался в6 г. н.э. в Иллирике[132], а в 9 г. н. э. уже отправился в Германию[133]. Таким образом, terminus post quem этой надписи является 6 г. н. э., terminus ante quem — 9 г. н. э. Итак, XX легион или часть его между 6 и 9-м годами находилась в Мёзии. Чрезвычайно важно, что местом находки надписи было село Реселец близ г. Бяла-Слатина на реке Скит. Очевидно, легион ие стоял на дунайской границе и не ставил своей целью борьбу с задунайскими племенами. С другой стороны, пребывание легиона в «усмиренной» Мёзии в период паннонско-далматин- ского восстания, этого «gravissimum omnium externorum bel- lorum post Punica»[134], когда восставшие угрожали самой Италии0, указывает на серьезные волнения внутри страны и на то, что борьба народов Паинонии и Далмации за свою независимость нашла живой отклик и поддержку среди фракийских племен. Что касается поведения на войне фракийцев, возглавлявшихся Рёметалком, то Веллей Патеркул вполне определенно говорит, что они бежали: «Fugata regiorum equestris acies»[135].
Позицию прибрежных греческих городов Мёзии в событиях 6—9 гг. установить чрезвычайно трудно, так как есть лишь косвенное указание, могущее пролить свет на этот вопрос. Речь идет о надписи из Каллатиса, в которой указан эпоним города — Котис, сын Рёметалка Фракийского[136].
Как справедливо указывает Пырван[137], Котис мог быть избран магистратом Каллатиса до того как он стал фракийским царем, т. е. до 13 г.
н. э. Возможно, надпись относится ко времени паннонско-далматин- ского восстания.
В таком случае Котис находился в Каллатисе в период, когда его отец Рёметалк был занят в Иллирике подавлением восстания. Как мы видим, Котис был осыпан почестями и окружен заботой греков. Эта позиция правящих кругов греческих городов является лишь продолжением той линии по отношению к Риму, которую они заняли со времени римского вторжения в 29 г.
до и. э. , и объясняется, кроме того, их экономической и военной зависимостью от фракийских правителей.
ВОССТАНИЕ ПАННОНСКИХ И РЕЙНСКИХ ЛЕГИОНОВ (Тацит, Анналы, I, 16) Римский историк Корнелий Тацит, по происхождению италиец, жид в середине I – начале II в. Родился он в 55 г. в семье всадника, занимал самые различные должности империи: квестора, трибуна, эдила, претора, консула. В 111-112 гг. он исполнял должность проконсула провинции Азия. Вместе с Плинием Младшим выступил защитником населения провинция Африки против хищений проконсула Мария Приска. Из исторических сочинений Тацита важнейшие – «История» и «Анналы». «Анналы» содержат материал с эпохи, непосредственно следующей за смертью Августа и до гражданских войн 68 г. Они разделены на 16 книг, из которых до нас дошло 12 книг. В «Историях» излагаются события со времен Гальбы до Доминициана (69-96 гг.), из них сохранились полностью лишь первые 4 книги из 14. И в «Анналах», и в «Историях» изложение ведется последовательно год за годом. Тацит, которого Энгельс называл последним представителем староримского патрицианского образа мыслей, выражал в своих произведениях интересы старинных аристократических родов, которые вынуждены были уступать место новой знати. Естественно поэтому, что он идеализировал более древние времена и сгущал краски, говоря о современных ему событиях. Тацит страшится восстаний солдат и дает чрезвычайно тенденциозное описание этих событий. Сочинения Тацита и особенно его «Истории» очень важны, так как это живое слово очевидца описываемых им событий. В своих исторических сочинениях Тацит не ограничивается изложением истории самого города Рима, напротив, он много внимания уделяет жизни провинций и областей, значительно удаленных от центра империи. В частности, очень важны его данные по истории Припонтийоких областей. Например, благодаря Тациту мы получили подробные описания восстания Митридата VII против Рима, восстания Аникета и др. Таково было положение дел в Риме, когда в паннонских (1) легионах вспыхнуло восстание без всяких новых причин, кроме того, что перемена императора указывала на возможность смут и приобретение добычи от междоусобной войны. В летних лагерях находились вместе три легиона под начальством Юния Блеза (2), который, услышав о смерти Августа и вступлении в правление Тиберия, или по причине государственного траура (3), или от радости (4), приостановил [в своей армии] обычные занятия. Этим было положено начало тому, что солдаты стали распускаться, заводить ссоры, слушать речи каждого негодяя, наконец, желать раздолья и праздности, получили отвращение к дисциплине и труду. Был в лагерях некто Перценний, когда-то предводитель театральных клакеров, а потом рядовой солдат, человек, дерзкий на язык, научившийся, благодаря театральной практике, собирать сходки… Наконец, когда уже были готовы и другие элементы возмущения, он, как бы обращаясь с речью к народному собранию, спрашивал их: «Зачем вы повинуетесь, словно рабы, немногим центурионам и еще меньшему числу трибунов? Когда вы осмелитесь потребовать облегчений, если не приступите к новому и еще не прочно сидящему государю с просьбами или оружием? Довольно уже мы в течение стольких лет грешили беспечностью, так как старшие из нас служат по тридцати или сорока лет и большею частью изувечены ранами. Даже и для вышедших в отставку служба не кончается, а находясь у знамени [ветеранов] (5), они под другим названием переносят те же самые труды. И если кто из нас переживает столько приключений, того тащат еще в далекие страны, где под именем пахотной земли мы получаем сырые болота или невозделанные места на горах. Но самая служба в войске тяжка и не дает ничего: душа и тело оцениваются по десяти ассов в день. На эти деньги приходится покупать платье, оружие, палатки, откупаться от жестокости центурионов, покупать увольнения от военных работ (6)… И нет для вас иного облегчения, как вступать на службу на определенных условиях: чтоб нам платили по денарию (7) в день, чтоб шестнадцатый год был последним годом службы, чтоб нас не удерживали сверх него при знамени, но в том же лагере награждали чистыми деньгами (8). Разве преторианские когорты, где солдаты получают по два денария и возвращаются к своим пенатам после шестнадцати лет, принимают на себя больше опасностей? Мы ничего не говорим дурного о караульной службе в Риме. Однако мы, живя среди диких народов, видим неприятеля из наших палаток». Между тем манипулы, посланные до начала возмущения в Навпорт (9) для [исправления] дорог, мостов и для других надобностей, узнав, что в лагере взбунтовались, поднимаются с места, грабят ближайшие деревни и Навпорт, который представлял подобие муниципия. Центурионов, которые их удерживали, они преследуют насмешками, бранью и ударами. Особое раздражение обнаруживают они против Ауфидия Руфа, лагерного префекта: стащив его с повозки, они взваливают на него багаж и заставляют его нести в первом ряду, спрашивая в насмешку, нравится ли ему нести столь большие тяжести и совершать столь продолжительное путешествие. Дело в том, что Руф служил долгое время простым солдатом, а затем, ставши центурионом, а потом префектом лагеря, восстановил, как человек состарившийся в труде и тягостях, старинные и тяжелые порядки военной службы и был тем суровее, что сам их вынес. С их прибытием возмущение возобновляется; солдаты рассыпались и стали грабить окрестные селения. Немногих из них, наиболее обремененных добычей, Блез, для внушения страха остальным, приказывает высечь и заключить в тюрьму: тогда еще центурионы и все честные из рядовых повиновались легату. Но те, сопротивляясь влекущим их, хватаются за колена окружающих, зовут к себе на помощь, то называя по имени отдельных лиц, то центурию, к которой каждый из них принадлежал в своем манипуле, когорту, легион, кричат, что всем угрожает та же участь. В то же время они осыпают ругательствами легата, призывают в свидетели небо и богов, не оставляют ничего, чем можно возбудить ненависть, сожаление, страх и раздражение. Солдаты сбегаются со всех сторон и, взломав тюрьму, снимают [с заключенных] оковы и присоединяют к себе дезертиров и осужденных за уголовные преступления… Когда весть об этом дошла до Тиберия, то, несмотря на то, что он был человек скрытный и особенно таивший печальные события, он вынужден был послать [туда] своего сына Друза с важнейшими лицами в государстве (10) и двумя преторианскими когортами. Он не дал ему никаких вполне определенных поручений, но предоставил действовать, смотря по обстоятельствам. При этом когорты были усилены отборными солдатами сверх обыкновенного. К ним была прибавлена значительная часть преторианской конницы и храбрейших из германцев, находившихся в то время в качестве личной охраны императора… При приближении Друза легионы, как бы по обязанности, вышли навстречу, не выражая радости, как это обыкновенно бывает, и не блистая воинскими украшениями; и хотя они своею грязною и небрежною внешностью и лицом хотели выразить печаль, они скорее выражали упрямство. Когда Друз вошел в окоп лагеря, они заняли ворота караулами и расставили густые отряды по определенным местам лагеря; остальные обступили трибунал огромным строем. [На трибунале] стал Друз, жестами требуя молчания. Как только шум прекратился, Друз прочел послание отца, в котором было написано, что Тиберий питает особую заботливость о храбрейших легионах, с которыми перенес очень много войн (11); что, как только душа его успокоится от печали, он доложит сенату об их требованиях; что он тем временем отправил к ним сына для того, чтобы тот без отлагательства предоставил им то, что может быть тотчас предоставлено; что остальное должно быть оставлено вплоть до решения сената, который должен участвовать в раздаче как милостей, так и наказаний. Собрание отвечало, что Клементу центуриону даны поручения с тем, чтобы он доложил о них. Клемент начинает с отставки после шестнадцати лет, говорит о наградах по окончании службы, о том, чтобы каждый день платился денарий жалования, о том, чтобы ветеранов не удерживать под знаменем. Когда Друз стал отговариваться тем, что это зависит от воли сената и отца его, то был прерван криком: «Зачем он пришел, если не может ни увеличить солдатам жалованье, ни облегчить их труды, наконец, если не имеет никакой власти делать добро? Но ведь сечь и убивать их всем дозволяется. Прежде Тиберий имел обыкновение обманывать ожидание солдат, ссылаясь на Августа: те же хитрости принес с собой и Друз! Но неужели всегда к ним будут приходить только бесправные сыновья? Да это совершенная новость, чтоб император одни только выгоды солдата отдавал на рассмотрение сената. В таком случае следовало бы спрашивать тот же сенат всякий раз, когда назначаются казни или сражения! Или награды находятся в руках деспотов, а наказания предоставлены на волю каждого?» После этого были найдены главные мятежники и часть их, бродившая вне лагеря, была убита центурионами или солдатами преторианских когорт, а некоторых выдали сами манипулы в доказательство верности. Нет другого, [говорили они], облегчения от этих зол, как оставить злополучный и оскверненный лагерь и, очистившись от вины, возвратиться каждому на свои зимние квартиры. Сперва возвратился восьмой легион, потом пятнадцатый. Девятый говорил, что нужно подождать письма Тиберия, но, оставшись по уходе других одиноким, он добровольно предупредил предстоявшую необходимость. Тогда Друз, так как дела пришли достаточно в порядок, не дождавшись прибытия назад депутатов, возвратился в Рим. Почти в те же самые дни и по тем же самым причинам произошло возмущение в германских легионах, тем более сильное, что их было больше (12), причем был большой расчет на та, что Цезарь Германик не станет терпеть власти другого и подчинится легионам, которые своей силой все увлекут за собой. На берегу Рейна находились две армии: та, которая называлась верхней, находилась под командой легата Г. Силия, а нижнюю возглавлял А. Цецина. Главное управление ими принадлежало Германику, который в то время был занят производством ценза в Галлиях. Войско, которым командовал Силий, было в нерешительности и выжидало, чем кончится возмущение других. Солдаты нижней армии увлеклись до неистовства. Началось оно у двадцать первого и пятою легионов, а затем были вовлечены также первый и двадцатый легионы, ибо они в одних и тех же летних лагерях в области Убян проводили время в праздности или в исполнении легких обязанностей. Таким образом, услышав о кончине Августа, горожане, вошедшие в недавно произведенный в Риме набор, привыкшие к распутству, не способные переносить труды, стали убеждать других солдат такими рассуждениями: «Пришло время, когда ветеранам следует требовать скорой отставки, молодым солдатам – увеличенного жалования, всем вообще – предела их несчастий и отмщения центурионам за жестокость». Это говорил не один человек, как Перценний среди паннонских легионов, и не перед боязливыми солдатами, озирающимися на другие войска, которые сильнее их, а множество мятежных голосов кричало, что в их руках находится судьба Рима, их победами увеличиваются пределы республики, их название принимают полководцы. И легат не оказывал этому противодействия: преобладание безумствующих лишило его твердости. Вдруг эти бешеные, обнажив мечи, бросаются на центурионов: это самый давний предмет ненависти солдат, и с него началась их ярость. Повалив на землю, солдаты бьют их палками, каждого шестьдесят человек, чтобы тем сравняться с числом центурионов (13), затем изуродованных и истерзанных и частью уже мертвых бросают их перед окопом лагеря или в Рейн. …У Германика произошло совещание о том, как помочь делу, так как пришло известие, что готовится депутация к верхней армии и, чтоб привлечь ее к совместным действиям, что город Убян (15) предназначен к разрушению и что насыщенные добычею воины бросаются потом на разграбление Галлии. Страх усиливало то обстоятельство, что неприятель знал о возмущении римлян и что, если солдаты покинут берег, он сделает на него нападение; если же вооружить против уходящих легионов вспомогательные войска и союзников, то откроется междоусобная война. Строгость была бы опасна, щедрость была бы преступна; не уступить солдатам ничего или уступить все – государство было бы одинаково в опасности. Итак, взвесив и те, и другие основания, постановили написать от имени Тиберия письмо следующего содержания: прослужившим двадцать лет дается отставка, кто прослужил шестнадцать, те увольняются от службы и удерживаются под знаменами, будучи свободны от всех обязанностей, кроме обязанности прогонять неприятеля; завещанные им [Августом] деньги, которых они требовали, выплачиваются им и удваиваются. Солдаты поняли, что это придумано лишь ввиду крайних обстоятельств, и потребовали немедленного удовлетворения. Отставку поспешили дать через трибунов; раздачу денег отложили было до прибытия всех их в зимние лагери. Но, солдаты пятого и двадцать первого легиона не хотели трогаться с места, пока Германик не выплатил им денег в летних же лагерях, составив нужную сумму из денег друзей и своих собственных. Первый и двадцатый легионы легат Цецина отвел на земли Убян, но то было отвратительное шествие войска, когда между знаменами и орлами ехали денежные кассы, отнятые у полководца. Германик отправился к верхней армии и привел к присяге второй, тринадцатый и шестнадцатый легионы, которые не проявили никакого колебания. Некоторое колебание обнаружили солдаты четырнадцатого легиона: им были даны деньги и увольнения от службы, хотя они того и не требовали. 1. То-есть в легионах, стоявших в Паннонии, которая была римской провинцией с 10 г. до н. э. 2. Он был консулом в 10 г. н. э. 3. Приостановление судебных и всех других государственных дел происходило в республике во время военной опасности, а в империи – после смерти императора. 4. Вследствие вступления во власть нового государя. 5. Здесь речь идет именно о ветеранах, т. е. об особом корпусе, в который, выслужив установленный срок службы (20 лет), поступали ветераны, причем, они получали больше жалованья и несли уже не столь тяжелую службу, как прежде. Они назывались поэтому vexillarii. Но этих вексиллариев не нужно смешивать с часто упоминаемыми у Тацита отдельными отрядами. Солдаты их, так как им давалось особое знамя, также назывались вексиллариями, совсем не будучи ветеранами. 6. Красноречивое описание положения солдат и злоупотреблений центурионов своею властью Тацит дает в «Историях», I, 46. 7. Прежде денарий равнялся 10 ассам, и солдаты получали одну треть его; теперь они получали десять ассов, но сам денарий состоял уже из 16 ассов. 8. Вместо земельных участков. 9. Крупный город в Верхней Паннонии на реке того же имени, которая теперь называется Любляницей. 10. В 27 главе упоминается один из знатных членов этой свиты Друза Г. Лентул. 11. Это войны с паннонцами и далматами, 12-9 гг. до н. э. и 6 г. до н. э. 12. Их было восемь легионов, а паннонских три. 13. В легионе было 60 центурионов; чтобы отомстить своим мучителям, солдаты придумали приставить к каждому из попавшихся им в руки центурионов 60 человек для наказания. 14. К стоящей на Верхнем Рейне в Майнцском лагере, где главнокомандующим был Г. Силий. 15. Куда при Клавдии (50 г. н. э.) была выведена колония ветеранов. Перев. и прим. В. И. Модестова.
Источники:
