Эллинистическое время можно рассматривать как новый период в развитии естественнонаучного знания. Если в VI—IV вв. философия не только была органически связана с отдельными отраслями научного знания, но, можно сказать, включала их, то теперь она обосооляется от специальных дисциплин, а эти дисциплины начинают самостоятельно и быстро развиваться.
Большие успехи были достигнуты в математике и естественных науках — анатомии, медицине, астрономии, географии. Поражает своим многообразием деятельность Эратосфена (276— 193). В нём совмещались математик и физик, географ и астроном, историк и филолог. Особое значение получили его труды по хронологии и географии.
Эратосфен исходил из представления о шарообразности земли. Наблюдая по тени отклонение солнца от зенита в Александрии, он определил длину окружности земного шара, приблизительно равную, по его вычислениям (в переводе на метрические меры), 39 700 км (действительная величина — около 40000 км).
None Труды вавилонских математиков и астрономов — Кидинну (Киденаса), Бероса—и накопленные к атому времени наблюдения над небесными светилами были использованы астрономами позднеэллинистического и римского времени.
style=”display:inline-block;width:300px;height:250px” data-ad-client=”ca-pub-0791478738819816″ data-ad-slot=”5810772814″>
style=”display:inline-block;width:300px;height:250px” data-ad-client=”ca-pub-0791478738819816″ data-ad-slot=”5810772814″>.
Вначале III в. появилось произведение, содержание и метод доказательств которого легли в основу последующих изложений геометрии на протяжении многих веков. Это были «Элементы» Эвклида, гениального учёного, сумевшего собрать и представить в стройной системе научные достижения своих предшественников.
None В Сицилии протекала деятельность величайшего математика и механика древности Архимеда (около 285—212).
Многие его открытия навсегда вошли в сокровищницу человеческого знания. Достаточно указать основной закон гидростатики, носящий его имя. Архимед сделал ряд других великих открытий, ввёл новые методы исследования, в частности он приближался к открытию исчисления бесконечно малых и бесконечно больших величин.
При этом он постоянно стремился использовать свои теоретические выводы на практике. Ему принадлежит усовершенствование так называемой «улитки»—водяного винта, служившего для поливки полей в Египте («Архимедов винт»). Во время осады Сиракуз жители применяли разнообразные военные машины, спроектированные Архимодом для защиты родного города от римлян.
Монументальные труды Феофраста по ботанике подводят итог достижениям древности в этой области. В них сосредоточен огромный, тщательно обработанный материал. Множество верных наблюдений лежит в основе морфологии растений Феофраста, и вместе с тем его объяснения явлений в жизни растений часто крайне наивны.
Другое произведение Феофраста, его «Характеры», является опытом исследования социально-психологических типов современного ему общества. Это произведение также свидетельствует о его тонкой наблюдательности и способности широко сообщать свои наблюдения.
None В эллинистической науке поражает характерное для неё сочетание гениальных тонких наблюдений с совершенно некритическим отношением к передаваемым фактам и слепым доверием к умозрительным положениям, по имеющим никакой основы в опыте.
Но раз высказывались замечательные и до и, разработка которых могла бы иметь величайшие практические последствия, но эти идеи но получали признания, их значение оставалось скрытым, эксперимент применялся редко и случайно. Так, например, ученик замечательного физика и философа Стратона — Аристарх с острова Самос высказал великую идею гелиоцентризма.
None Нечто подобное наблюдается и в развитии других наук.
1 Данное пособие – не лекции
ПО
математике (с последовательным изложением отдельных разделов и выработкой навыков использования математического аппарата), а лекции.
О
математике, дающие общее представление о ней, её связях с филологией, путях развития знания (в разных формах). Монография (учебное пособие) рассчитана на специалистов (настоящих и будущих) в области литературы и языка («литераторов» и «язычников»). Мы все так привыкли, что МАТЕМАТИКА объединяет много знакомых (арифметика, геометрия и т.д.) и мало знакомых наук (топология, вариационное исчисление и т.д.), что не задумываемся о происхождении этого слова. А если заглянуть в словарь, то с удивлением выясним, чтоmathemaозначает опять же познание, наука. И это вполне объяснимо, так как в Древней Греции точное знание, познание, прежде всего, было связано с количественными оценками, с математикой. Таким образом, даже в названии вроде бы противоположных наук математика и филология заложено их единство и общая цель – познание! Это отражает и более общее положение: познание едино, его разбиение на отдельные специализированные науки удобно для развития исследований в узких областях, в отдельных направлениях, но вредит образованию («Специалист подобен флюсу, полнота его одностороння»», К. Прутков). Вопросы связи математики и филологии приобрели особую актуальность в связи с распространением компьютеров, новым пониманием грамотности и культурности: в Древней Греции человек считался некультурным, если он «не умел читать и плавать», теперь к этому необходимо добавить «не умеет работать с компьютером». В результате – введение в учебные планы подготовки филологов курса математики, вызвавшее оживлённые споры, в том числе в «Литературной газете». «Мы не можем поместить точные и естественные науки по одну сторону, а социальные и гуманитарные – по другую. Научен по своему духу только подход точных и естественных наук, на который должны стремиться опираться гуманитарные науки, когда они изучают человека как часть этого мира» (К. Леви-Строс). Сам факт введения в обучение филологов некоторого знакомства с современными методами исследований, широко использующими математический аппарат и связанные с ним применения компьютеров важен и характерен для современности.. Это определяется растущей «агрессией» математики, активно вторгающейся в «святая святых» филологов – в оценки достоверности различных гипотез и версий, в оценки авторства различных текстов, в проблемы исторического изменения различных языков, в криптографию и «черновой» перевод с одного языка на другой и т.д. Много лет в Таганроге проводятся международные семинары, симпозиумы и конференции, посвящённые применению математических методов в эстетике, искусствоведении и т.п. Но есть и другая сторона проблемы: в работах Ю.А. Шрейдера неопровержимо доказана обратная связь – влияние гуманитарных наук на мировоззрение, менталитет любых исследователей, в том числе и математиков. Вряд ли можно считать культурным человека, не знакомого ни с именами, ни с творчеством Баха и Толстого, Кафки и Рильке. Взаимовлияние двух основных способов познания мира, образного и аналитического, рационального, несомненно, имеет место. Конечно, за 18 часов никак нельзя не только научить студентов основным понятиям и методам современной математики, и такие попытки «сверхсокращённого» изложения ничего не дают. Но можно (и нужно) дать им методологические основы и исторический обзор развития математики, показать её современные возможности (в уже упомянутых «гуманитарных» областях применения), подготовить их к восприятию таких подходов, объединить анализ «непостижимой эффективности математики» (Вигнер) и «великой силы искусства» (Райкин). Преподавание традиционного курса математики (даже в урезанном виде) мало эффективно и не достигает своей цели. Необходимо поставить следующие вопросы:
- Чего может ждать филология от математики?
- Чем может помочь филология математике?
Ответы на первый вопрос более или менее очевидны: дать инструменты обоснования различных исследовательских гипотез, количественной оценки их достоверности, формализации структур. Этим целям служат различные частотные исследования, структурная лингвистика, методы кодирования и дешифрации текстов, анализ происхождения и связи этносов на основе сравнения языков, оценка авторства текстов с помощью кластерного анализа и распознавания образов. Ответы на второй вопрос менее очевидны, хотя опыт последних десятилетий содержит довольно много примеров такого «обратного влияния»: закономерности создания и анализа специальных искусственных языков на опыте анализа языков естественных, создание словаря и грамматики в различных математических «исчислениях», закономерности использования уже упомянутых лингвистических переменных и т.д. Существуют и методологические проблемы, изучение которых важно как для филологического, так и для математического образования. Это общие закономерности развития любой науки, внутренние пружины, вызывающие её обобщения, разветвления, специализацию. И в этой области равно эффективно приведение примеров и из математики, и из филологии – в силу уже отмеченного единства процесса познания. «Учебник или пособие должны учить – анализировать, осмысливать, интерпретировать, оценивать и ценить, сопоставлять. И – любить, любить, любить». «Следует радоваться разнообразию современных учебников и учебных пособий » (Л. Полякова, ЛГ 2008-16) «Точные» науки совсем не так точны, как кажется, и как нередко заявляют их представители – в них всегда присутствуют многие ограничения, условия, выделяющие объект исследования из действительности и требующие со временем снятия хотя бы части условий, уточнения, приближения к действительности. С другой стороны, гуманитарные науки во многом определяют менталитет, систему мировоззрения исследователя во всех науках, в том числе и «точных». Кроме того, эти науки вынуждены «идти на выучку» друг к другу. Математики, создавая языки общения с компьютерами, обязаны изучать естественные языки, гуманитарии всё чаще вынуждены для обоснования своих положений пользоваться математическими методами вместо аргументов типа «мне нравится…» или « я полагаю…». Современная культура едина, она в равной степени включает знания гуманитарных и естественных наук. Между поэтом и учёным Лежит извечно полоса: Один пришёл открыть законы, Другой – на мир открыть глаза. (А. Марков) Как всякая формальная система, математика имеет и порождает свои «внутренние» проблемы, которые столь же важны для развития математики, как и поставляемые ей «внешние» задачи и проблемы. В этом отношении у математики много общего с гносеологией, наукой о познании, а формализованность моделей позволяет «в чистом виде» изучать закономерности познания. В последнее время имеются попытки формального рассмотрения проблем филологии. Примером могут служить «теория мифа» и классификация сюжетов сказок и преданий, а также попытки классификации методов рекламы в СМИ и «иммунитета» к ним. Теснейшую связь между лингвистикой (как частью филологии) и алгеброй (как частью математики) можно проиллюстрировать знаменитой фразой Щербы: «Глокая куздра штеко будланула бокра и кудрячит бокрёнка». Эта фраза иллюстрирует особенности построения русской фразы, но она фактически является переносом принципов алгебры в лингвистику. Трёхлетний опыт чтения предлагаемого курса на филологическом факультете ЮФУ (РГУ) и зачёта в форме самостоятельно выполняемых рефератов (список их за два года прилагается) показали существенное повышение интереса к нему со стороны студентов и его эффективность в освоении основных математических подходов. Работа представлена на V Общероссийскую научную конференцию «Современные проблемы науки и образования», г. Москва, 16-18 февраля 2010 г. Поступила в редакцию 16.03.2010.
Библиографическая ссылка
Жак С. В. , Сантылова Л.
И. МИФ, МАТЕМАТИКА И ФИЛОЛОГИЯ (ЛЕКЦИИ О МАТЕМАТИКЕ ДЛЯ ФИЛОЛОГОВ) (учебное пособие) // Международный журнал экспериментального образования. – 2010.
– № 2. – С. 55-57;
URL: http://expeducation. ru/ru/article/view? id=435 (дата обращения: 29.
08. 2019).
Студенты, аспиранты, молодые ученые, использующие базу знаний в своей учебе и работе, будут вам очень благодарны. Размещено на http://www.allbest.ru/Министерство образования Российской ФедерацииВладимирский Государственный Университет (ПИ)Математика и обработка информации в филологииВыполнила:
Студентка первого курсаГруппы Яг- 211Белогривцева Евгения ВалерьевнаВладимир 2012 СодержаниеВведение1. Основная частьЗаключениеСписок используемой литературы ВведениеСовременная жизнь не смыслит себя без науки. Наука – всему голова, недаром говорят, что XXI век – век информационных технологий. Следовательно, можно сделать вывод, выделить два направления в окружающем нас. Первая – стремление обладать информацией, и второе не отставать от развития науки, и как само прилагающееся к этому – прогрессировать. Первая наука, которая приходит в голову человеку, – математика. О ней я и поведу речь.
Посмотрите вокруг. Все, что окружает Вас немыслимо без математики, ее формул, расчетов, построений. Я уже не говорю о новейшей технике и экономике.
Устройство мироздания, общества, человека, государства во многом зависят от этой науки. Человек образован и развит не может быть только на гуманистических науках, потому что целью математики и информатики является повышение общего кругозора, культуры мышления, формирование научного мировоззрения.
Соответственно, можно судить о слиянии различных сфер этих наук с другими. К примеру, математические знания обильно применяются в биологии, а информатические исследования в социологии. Но я рассмотрю влияние и взаимодействие этих наук в лингвистике и филологии. 1. Основная частьВ настоящее время широким спросом пользуется такая наука как математическая лингвистика. А данная наука есть прямое доказательство симбиоза математики и филологии.
Проникновение в лингвистику математических методов и «математического духа» способствовало развитию лингвистики в сторону точности и объективности. Однако на пути ее дальнейшего развития в этом направлении стоят серьезные препятствия. Автор размышляет о причинах сближения лингвистики и математики, о границах применимости в лингвистике математических методов и о природе факторов, препятствующих взаимопониманию математиков и лингвистов.
Когда во второй половине 50-х годов некоторые молодые лингвисты задумались о применении математических методов для исследования структуры языка и начали сотрудничать с математиками, это вызвало у очень многих их коллег удивление и даже шок — ведь они с детства были убеждены, что гуманитарные науки, одной из которых является лингвистика, с математикой и другими «точными» науками не имеют и не могут иметь ничего общего.
Между тем наличие тесной связи между естественным языком и математикой вовсе не было в то время новым открытием. Л. С. Выготский писал в опубликованной в 1934 году книге «Мышление и речь»: «Первым, кто увидел в математике мышление, происходящее из языка, но преодолевающее его, был, по-видимому, Декарт» и продолжал: «Наш обычный разговорный язык из-за присущих ему колебаний и несоответствий грамматического и психологического находится в состоянии подвижного равновесия между идеалами математической и фантастической гармонии и в непрестанном движении, которое мы называем эволюцией».
Возникшее в Древней Греции учение о грамматических категориях уже представляло собой описание ряда важнейших аспектов строения языка с помощью абстрактных моделей, близких по стилю к тем моделям, которые были созданы древнегреческими математиками для описания пространственных форм; только привычность таких понятий, как падеж, род и т. п. , ставших, как писал Х.
Штейнталь, «нашей второй натурой», мешает нам понять, какого высокого уровня абстрактного мышления потребовало их создание. Так что удивляться следовало бы скорее тому, что первые попытки использовать для описания языкового «идеала математической гармонии» настоящие математические средства были предприняты лишь в середине ХХ столетия.
Можно указать две причины такого «запоздания». Во-первых, наука о языке после значительных шагов, сделанных в античную эпоху, снова начала по-настоящему развиваться только в XIX столетии, но в течение всего этого столетия главное внимание лингвистов было обращено на историю языка, и лишь в следующем веке, который вообще был для гуманитарных наук веком структурализма, лингвистика впервые после античного периода обратилась к изучению языковых структур, но уже на новом уровне. Когда лингвисты осознали, что язык представляет собой, говоря словами Ф.
де Соссюра, «систему чистых отношений», т. е. систему знаков, физическая природа которых несущественна, а существенны только отношения между ними, стала совершенно очевидна параллель между языком и математическими конструкциями, которые тоже являются «системами чистых отношений», и уже в начале ХХ столетия тот же де Соссюр мечтал об исследовании языка математическими средствами.
Во-вторых, в математике в начале Нового времени вышли на первый план количественные методы, и только в XIX веке математики снова начали строить неколичественные абстрактные модели, отличавшиеся от античных более высоким уровнем абстракции, а также — что для нашей темы особенно важно — тем, что они могли использоваться для описания значительно более широкого круга явлений, чем пространственные формы; нередко такие модели оказывались удобным и даже необходимым средством для изучения явлений, о которых строившие их математики вовсе не думали и даже не знали об их существовании. Среди этих моделей были и те, которые впоследствии получили применение в лингвистике; особенно интенсивное развитие математических дисциплин, содержанием которых было их построение, пришлось на первую половину ХХ столетия. Поэтому встреча математики и лингвистики в середине этого столетия была вполне закономерна.
Математическая лингвистика – математическая дисциплина, предметом корой является разработка и изучение понятий, образующих основу формального аппарата для описания строения естественных языков (т. е. метаязыка лингвистики).
В математической лингвистике широко используются методы теории алгоритмов, теории автоматов и алгебры. Сохраняя свое прикладное значение, эта наука постоянно эволюционирует по пути превращения в теоретическую математическую дисциплину, являющуюся по сути дела одним из ответвлений математической логики. В то же время круг приложений М.
л. расширился – ее методы нашли применение в теории программирования.
Лингвистические концепции, лежащие в основе формальных методов описания строения языка, принадлежат структурной лингвистике. Главнейшая из этих концепций – представление о языке как о “системе чистых отношений”, сближающее язык с абстрактными системами, изучаемыми в математике. Это представление конкретизируется в концепции функционирования языка как преобразования некоторых абстрактных объектов – “смыслов” – в объекты другой природы – “тексты” и обратно.
Такая концепция приводит к мысли об изучении указанного преобразования (после уточнения понятий “смысла” и “текста”) математическими средствами. Использование этого подхода затруднительно, если пытаться рассматривать преобразование “в целом”, ввиду его чрезвычайной сложности, а также ввиду трудности формализации понятия “смысла”. Однако содержательные соображения подсказывают расчленение преобразования на этапы.
Напр. , при одном из наиболее грубых членений некоторый этап может состоять в переходе от “смыслов” предложений к “синтаксическим структурам без линейного порядка” – наборам элементов предложений, соединенных “синтаксическими связями”, но еще не расположенных в линейные последовательности; на следующем этапе получаются линейные последовательности слов, потом они превращаются в цепочки звуков. При более тонких членениях вводятся синтаксические структуры нескольких уровней, все более отдаляющиеся от “смыслового” и приближающиеся к “текстовому”; “послесинтаксические” этапы также подвергаются дальнейшему расчленению.
Такие этапы уже легче описывать математически, уточняя представления об объектах промежуточных уровней и моделируя переходы от одних уровней к другим эффективными отображениями. Правда, рассматриваемое преобразование неоднозначно, и таковы же все или почти все (в зависимости от способа членения) промежуточные этапы; это связано с одной из важнейших особенностей языка – наличием в нем явления синонимии, т. е.
возможности выражать одно и то же содержание разными способами. Поэтому приходится строить не детерминированные эффективные системы (алгоритмы), а недетерминированные (исчисления), позволяющие либо для данного объекта нек-рого уровня перечислять отвечающие ему объекты соседнего уровня или объекты (того же уровня), ему синонимичные, либо перечислять множество “правильных” объектов заданного уровня (т. е.
таких, к-рые известным регулярным способом сопоставляются объектам предыдущего уровня), либо перечислять множество пар отвечающих друг другу объектов двух заданных соседних уровней (напр. , “предложение + его синтаксическая структура”) и т. п.
Такого рода исчисления известны как грамматики формальные. Одновременно с формальными грамматиками, моделирующими преобразования языковых объектов, возникают конструкции, предназначенные для формального описания самих этих объектов. Кроме того, на множествах объектов одного уровня возникают классификации и отношения, во многом сходные с категориями традиционной грамматики (такими, как часть речи, род, падеж и т.
п. ) и в ряде случаев совпадающие с ними; без введения таких классификаций и отношений реальное построение формальных грамматик для естественных языков фактически невозможно.
Таким образом, можно выделить три аспекта формального описания языка: описание строения языковых объектов различных уровней, описание некоторых специальных отношений и классификаций на множествах этих объектов и описание преобразований одних объектов в другие, а также строения множеств “правильных” объектов. Этим аспектам отвечают три основных раздела М. л.: 1) разработка и изучение способов описания строения отрезков речи; 2) изучение лингвистически значимых отношений и классификаций на множествах языковых объектов (построенные для этой цели формальные системы обычно называют аналитическими моделями языка);3) теория формальных грамматик.
Теория формальных грамматик занимает в математической лингвистике центральное место, так как она позволяет моделировать наиболее существенный аспект функционирования языка – переработку смыслов в тексты и обратно – и благодаря этому служит связующим звеном между остальными разделами математической лингвистики. По характеру своего аппарата теория формальных грамматик во многом близка к теории алгоритмов и теории автоматов. Более других разработаны те типы формальных грамматик, которые служат для характеризации множества грамматически правильных предложений языка и приписывания этим предложениям синтаксических структур.
Предложения при этом моделируются цепочками (словами) в конечном алфавите, элементы которого интерпретируются как слова естественного языка (поэтому в М. л. термин “цепочка” предпочитают термину “слово”, а алфавит часто называют также словарем), и моделью множества грамматически правильных предложений служит некоторый формальный язык.
К этому типу относятся, в частности, грамматики порождающие. Порождающая грамматика представляет собой по существу частный случай исчисления Поста: она состоит из конечного алфавита, разделенного на две части – основной и вспомогательный алфавиты, конечного множества правил вывода, представляющих собой правила подстановки вида (- цепочки) и одной аксиомы (обычно состоящей из одного вспомогательного символа, называемого начальным). (Формальный) язык, порождаемый такой грамматикой,- это множество цепочек в основном алфавите, выводимых из аксиомы.
Наиболее важный для лингвистических приложений класс порождающих грамматик – грамматики составляющих, у которых каждое правило имеет вид где – цепочки в объединении основного и вспомогательного алфавитов, А – вспомогательный символ и 6 непуста. Грамматика составляющих позволяет естественным образом сопоставлять цепочкам порождаемого ею языка размеченные системы составляющих. Этот класс грамматик наиболее важен и в чисто математическом отношении, т.
к. языки, порождаемые грамматиками составляющих, представляют собой простой и весьма важный подкласс класса примитивно рекурсивных множеств. Среди грамматик составляющих в свою очередь особенно важны как в теоретическом, так и в прикладном аспектах грамматики бесконтекстные, у которых правила имеют вид где А – вспомогательный символ.
К бесконтекстным грамматикам близки грамматики доминационные, также порождающие формальные языки, но сопоставляющие цепочкам этих языков деревья подчинения, и грамматики категориальные, характеризующиеся особым способом задания информации о синтаксических свойствах слов. Принципиально иной тип формальных грамматик представляют собой грамматики трансформационные;. они служат для осуществления преобразований синтаксических структур, не “привязанных”, вообще говоря, К цепочкам; эти грамматики представляются наиболее перспективными для описания строения естественных языков, т.
к. позволяют рассматривать синтаксические и линейные отношения между словами раздельно, что лучше отражает языковую реальность.
Теория формальных грамматик наряду с “традиционными” для нее лингвистическими приложениями нашла применение в теории программирования для описания языков программирования и трансляторов. Особенно широко применяются для этих целей бесконтекстные грамматики, но используются и грамматики более общего вида.
Разумеется, с помощью математического аппарата можно описать только один из двух идеалов языка, о которых говорил Выготский; поэтому часто раздающиеся возражения против использования той или иной математической модели (или математических моделей вообще) на том основании, что такие-то и такие-то частные случаи она не охватывает, не имеют смысла: для описания присущих языку «колебаний и несоответствий» нужны совсем другие, не математические средства, и как раз четкое описание «математического идеала» могло бы помочь их находить, поскольку оно позволило бы ясно отграничивать в языке «фантастическое» от «математического». Но это пока что дело будущего.
Не меньшее, а может быть и большее значение, чем возникновение математической лингвистики, имело непосредственное проникновение в лингвистику фундаментальных математических идей и понятий — таких, как множество, функция, изоморфизм. В современной лингвистической семантике важную роль играют пришедшие из математической логики понятия предиката и квантора. (Первое из них возникло в логике еще тогда, когда она не отграничивалась от лингвистики, и теперь вернулось в лингвистику в обобщенном и математически обработанном виде.)И, наконец, очень большое значение имеет уточнение языка лингвистических исследований, происходящее благодаря проникновению в лингвистику «математического духа» не только в тех ее областях, где возможно использование математических идей и методов. Все это можно коротко резюмировать так: лингвистика становится все более точной и более объективной наукой — не переставая, само собой, быть наукой гуманитарной.
Однако на этом естественном пути развития лингвистики стоят серьезные препятствия, которые могут его надолго затормозить. Главное из них — возникшее в начале Нового времени «разделение факультетов»: естествоиспытатели и математики с одной стороны и гуманитарные ученые с другой не интересуются работой коллег «на другом факультете» и, более того, — в глубине души, а нередко и открыто презирают их. Математики и естествоиспытатели (и еще больше «технари») склонны видеть в гуманитарных исследованиях всего лишь некое «украшение» или даже «пустую болтовню», а «гуманитарии» готовы терпеть математику и естественные науки лишь ради практической пользы и убеждены, что они ничем не могут помочь постижению природы человеческого духа.
ЗаключениеКак уже было мной отмечено, на пути математической лингвистики стоит множество препятствий, которые могут тормозить ее прогресс. И кроме «разделения факультетов» существуют и другие такие как характерная для нынешнего состояния науки бешеная гонка, безостановочная погоня за все новыми и новыми «результатами», сужающая кругозор и не оставляющая времени задуматься над более глубокими проблемами или заняться серьезным изучением смежной и тем более не совсем смежной научной дисциплины. Это относится в равной степени к лингвистам и к математикам — как, впрочем, и ко всем, кто профессионально занимается наукой.
И третье — инертность, или, проще говоря, лень. На первый взгляд лень и бешеная гонка несовместимы, но в действительности они прекрасно уживаются между собой и, более того, поддерживают и стимулируют друг друга. Когда человеку лень взяться за трудное дело, он хватается за более легкое и более «надежное», успехи в котором оправдывают и поощряют его инертность.
Высокомерное отношение к «меньшим братьям», копошащимся по другую сторону стены, также поощряет лень и поощряется ею. Когда, например, математик предлагает пересмотреть все представления о древней истории, не дав себе труда хоть немного познакомиться с древними языками, за это в весьма значительной степени ответственна та же лень-матушка.
Опасность для развития науки, создаваемая этими препятствиями, гораздо серьезнее, чем может показаться на первый взгляд. Когда невежество в «чужих» науках становится предметом гордости, это закономерно ведет к поверхностности и невежеству также и в «своих». «Факультетов» давно уже много больше двух, число их растет из года в год, и каждый отгораживается стеной от других; появляются стены и внутри факультетов.
Кругозор исследователей постепенно сужается; правда, аппарат исследования становится все более тонким и изысканным, но в поле его зрения попадают почти исключительно мелкие предметы, и укрепляется представление, будто только они и заслуживают изучения. Есть все основания говорить о кризисе в науке, и лингвистика не является исключением. Сейчас, как мне представляется, самое время оглянуться и задуматься.
В литературе, которую я использовала для раскрытия этой темы, собрались лингвисты того направления, которое связано с моделью «Смысл — Текст». Эта модель, созданная в 60-е годы теперь уже прошлого столетия, была одним из первых и лучших результатов встречи лингвистики и математики, после которой выросли уже два поколения лингвистов, со студенческих лет приучившихся к точному мышлению. Но и они, к сожалению, не свободны от инертности, мешающей им осознать наличие кризиса и задуматься о путях его преодоления. Между тем среди всех лингвистов — и, может быть, даже среди всех, кто занимается гуманитарными науками — у них больше всего объективных возможностей для такого осознания, и хотелось бы надеяться, что они этими возможностями воспользуются.
None 3) Б. Н. Головин.
Язык и статистика, М. , 1971Размещено на Allbest. ru
Источники:
